Я люблю всякую старину. Могу часами бродить по «блошиному» рынку, или вдруг застыть перед машинкой «Зингер», уютно накрытой пошарпанным деревянным колпаком, могу долго рассматривать шов старинной кирпичной кладки и с удивлением обнаруживать там семечную шелуху, намертво замурованную в раствор. Часто с поездок привожу разные старинные безделицы, с радостью купленные, а иногда просто кусочки камня или что-то подобное, иногда ставящее таможенников в задумчивый тупик. Я не знаю, откуда это, но старина, как-то всегда, действует на меня умиротворяюще сильно, я становлюсь тихим и почтительным, в голове роятся голоса и смутные образы.
И вот я в Кирове. Я бывал и раньше, исключительно по делам или проездом. Обычно, рванув с кольца, через мост, по Дзержинского, Луганской и до Производственной, серенькой, длиннющей улице, утыканной автосалонами, промышленными и сервисными зданиями, складами, рекламой бесчисленных саун, быстро добирался до своего автосалона, или, пропетляв, матерясь на ухабистую дорогу, сквозь город, до Советского тракта.
А тут – вдруг целых три дня свободных! Селюсь, по рекомендации друзей, в чУдном отельчике #«Старый дворик», расположенном на улице МОПРа, в историческом Центре города, как мне заранее сказали. А название улицы, я потом узнал, это не книга Жорж Санд, а аббревиатура, т.е. «МОПР» это - «Международная организация помощи борцам революции», такая вот была в структуре Коминтерна. С 1922-го года. Букву «Б» борцы просто выкинули из названия организации, для удобства и гладости произношения. Чего уж там.
Ну да ладно. Отель оказался очень милым, без ненужной роскоши, но уютным, чистеньким, со своей небольшой охраняемой стоянкой, что большой плюс.


Всего около 30-ти номеров, внизу маленький ресторанчик с приличной кухней и, что польстило, с круглосуточно работающей кофемашиной, варящей кофе из зерна.



Летняя веранда, а велосипеды можно взять в прокат.


Теплый аромат свежемолотого кофе, чистота везде удивительная, полное отсутствие характерных для гостиниц казенных специфических запахов, тишина и продуманный до мелочей уют. Утром – шведский стол (входит в стоимость проживания) с хрустящими круасанами, ветчиной, сыром, разной легкой утренней всячиной. За стойкой рецепшн - всегда улыбающиеся, ухоженные, и готовые помочь юные особы.



В общем, рекомендую, все в одном флаконе.






С утра, порешав кое какие вопросы, понял, что впереди пятница и выходные. А значит – бродить по городу, проникаться и знакомится с ним. Кирова не знаю совсем, сказали, что недалеко – #Александровский сад, немного вниз от улицы МОПРа. И вот, мимо особняков «Уралхим», я уже на набережной Грина.

На площадке – митинг обманутых. Человек двадцать. То ли вкладчиков, то ли дольщиков. Бузят, но весело. Несколько полицейских и несколько зевак. Инородно блестит стилизованная под «Эйрстрим» кафешка на колесах.

Но мне нет дела, сворачиваю налево и неспешно иду вдоль старинной, чугунной ограды набережной. Людей мало, везде чисто, В общем, налево ничего особого не увидев, дошел до бюста писателя Грина, уроженца Вятской губернии, как оказалось.

Вернулся, и дальше пошел через мостик Раздерихинского оврага к белоснежной береговой ротонде, где вдруг барышни в красных и лиловых воздушных платьях участвовали в какой то фотосессии. Барышни отчаянно мерзли, все же не лето, но стойко позировали крутящимся вокруг фотографам. Интересно, подумал я, барышни уже того уровня, когда им платят за фотосессию, или еще они платят?


С оврагом этим история мутная. Вроде как правильно – Вздерихинский овраг («вздираться» – с трудом влезать, и народ вздирался от пристани вверх, по оврагу, в Вятку). Но есть еще и легенда, что некогда, в начале 15-го века, случилось тут Хлыновское побоище, - «раздериха». Хлынов осадили то ли злые татары, то ли удмурты, и жители города послали за подмогой к соседям, в Великий Устюг. Те собрали рать и рванули на помощь, пришли ночью, да еще не с той стороны. Ночь была темная, перепуганные хлыновцы, все на нервах, приняли их за врагов, и завязалась жуткая бойня, потому что в темноте «своя своих не познаша».
«Познаша» друг друга уже утром, после того, как порядка 4-х тысяч человек положили. Всех схоронили в общей могиле. После чего вятичей обзывают слепородами, а еще позже, злопамятные устюжане помогли царю Ивану III взять Хлынов. Но – это легенда, если вдуматься, довольно нелепая история, в которой ученые историки сильно сомневаются (отмечу, что ученые историки сильно сомневаются во всем, т.к. точно ничего не знают наверняка о тех старых временах, ибо знать невозможно, можно лишь догадываться). Да и я тоже. Есть еще другая версия, что устюжане тогда, как раз и шли, в союзе с московитянами, на Хлынов, за что и получили по соплям от потомков непокорных новгородских пиратов-ушкуйников, вятичей, финно - угров и хлынов. Но мытьем ли катанием, а был Хлынов присоединен к Московии, видимо, позже. Воистину « нет ничего в русской истории темнее судьбы Вятки и земли её...», - признавался известный историк Н.И. Костомаров.
В общем, к береговой ротонде, а это уже Александровский сад. Он совсем небольшой, и, к удивлению, обнаружил тут рядом, немного в глубине сада, Петра и Фефронию. Опаньки! С зайцем, что спрятался за ними. Скульптура органично вписана, выполнена профессионально, детально и реалистично, а вот облоухий зайка как из сказки, и это придает скульптуре нотку доброты. Скульптор – некто Чернявский.




Я потер зайцу и без того до блеска натертый нос (где я только чего не тер по миру). А были сии персонажи на самом деле, или нет, - никто не знает достоверно, но лепят непременно красивыми и с правильными чертами лица. «Ельми убо благолепны и блаженны». #Феврония, вроде как, была дочерью бортника, из простых. А перед смертью, в старости, приняли они монашество и получили в иночестве имена Давид (или Давыд) и Ефросинья. Но заяц то был точно! Написал про них современник Ивана Грозного некто Ермолай-Еразм, писал по заказу тогдашнего митрополита, и намешал у себя и сказку, и легенду про «огненного змея», и скудные неточные свои знания. Но заказ выполнил. «Ну что ты привязался к ним, зануда? К святым…»,- подала голос моя Шиза. «Непщевание ибо»,- ответствовал я.
Потом уже узнал, что этот московский скульптор своих ПиФ по всей стране тиражирует, совершенно одинаковых. А что, форма есть, что не отливать то. Проходили с Владимиром Ильичем.
Вот, к примеру, как говориться, найди пять отличий




Снова на набережную, вдоль красного кирпичного забора Спасо-Преображенского женского монастыря справа, вдоль уютных двухэтажных домиков, давным-давно, в 1804 году, выстроенных для служащих Кафедрального собора.








Забор перестраивали, я подобрал из кучи и сунул в сумку кусочек старого глиняного кирпича. Уперся в спуск к мужскому Трифонову монастырю, которому почти 400 лет. На узенькой лесенке, ведущей вниз, фотографировались молодожены, на фоне черных величавых куполов Успенского собора монастыря. Невеста была не первой свежести, большая и некрасивая, отчего то стало неуютно, и я ушел. Хотелось кофе, а если мне хочется кофе, уже остальное не интересует. «Злой ты», - тихо вякнула Шиза. Я промолчал.


Мимо вечного огня, вдоль желтых «сталинок», вдоль корпусов Преображенского женского монастыря. Побродив по окрестным улочкам, глазея на старинные дома, массивные низкие арки, вдруг оказался у кафе под названием «1797» , что на Динамовском проезде. Пил там кофе, расспрашивая персонал про историю здания. Оказалось что название - год постройки, и вначале там была типография. И вот сейчас, под тяжелыми кирпичными старинными сводами – современное кафе. Эклектика вот такая, стиль «лофт». Две чашечки кофе, и я снова на улице.




То ли храм, то ли Динамо


Кафе "1797"







В этом же здании, как гласит табличка под бюстом, работал Салтыков-Щедрин.


Тогда просто Салтыков. Парень был едкий, шаловливый, за словом в карман не лез, чудил, а посему, в наказание за вольнодумие, в 1848 г. он был выслан в Вятку. От тоски занимался переводами, заодно, женился на дочери Вятского вице губернатора и придумал себе псевдоним Щедрин. "Из этого города даже дороги дальше никуда нет, как будто здесь конец света", – жаловался Салтыков. В 1855 вернулся в Питер, где позже и описал Крутогорск (Вятку), обобщив, еще позже, все, в собирательном городе Глупове. Чего- то вдруг вспомнилось: «Российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления». Да уж, Михаил Евграфович, как в воду глядели.
А ссылали тогда в Вятку многих, молодых и не очень, вольнодумно настроенных, ссылка считалась недалекой (не Кавказ и не Сибирь же), не строгой, а так: пожить и подумать о своем нехорошем поведении. Даже карьеру делали в ссылках. Первый же ссыльный появился на Вятке в 1601 году, стал им Василий Романов, дядя будущего царя Михаила Федоровича, сосланный Борисом Годуновым.
В свое время думали о своем поведении и трудились тут архитектор Витберг, автор первого проекта храма Христа Спасителя в Москве, философ Герцен, некто Степан Гриневский, отец Александра Грина, просветитель Флорентий Павленков, писатель Короленко.
Но вот ведь, побывавший в Вятке в 1878 году царский министр граф Толстой был удивлен приятно видом на город с реки. Он сравнивал Вятскую губернию с северной Италией и шутил, что «не в Вятку следовало ссылать преступников, но из Вятки высылать в наказание в другие губернии».
А вечером, в отеле, когда курил, познакомился с греком. Русским греком Димой (или наполовину греком), лет так 35, крепким загорелым парнем, в наколках и с бусами на шее. По-русски чесал без акцента, живет в Греции уже 30 лет, шьет шубы и ими торгует, лисьими, как он мне рассказал. Оказывается, в Греции полно лис в горах. «Хорошо тут, просто балдею», - сообщил он мне. «В смысле?»- не понял я. «Нуу, понимаешь, у нас там таааакая жарааа, что даже мы уже не выдерживаем». Он, отчего то, тянул «а». «А здесь что делаешь?». «У меня тут девушка. Я сииильно накосячил, нууу, взял билет и прилетел мириииться». Он тянул вообще все гласные. «Это поступок мужской,- одобрил я, - получается?» «Пока нееет…» - грустно сказал Дима. «Все получится»,- заверил я его. «Дааа…». Грека я встретил снова утром в 6 часов (я встаю рано), снова в курительной комнате, не совсем трезвого: пришел только из ночного клуба. Курительные комнаты в отеле есть на каждом этаже, с хорошей вытяжкой и табличками на стенах, на которых приведены высказывания известных курильщиков о несомненной пользе этого увлекательного занятия.

«Я уже уезжааааю»,- сообщил мне он. «Помирился?». «Неет». «Сильно ты накосячил, значит», - предположил я. «Дааа,- уверенно закивал грек,- а она все равно уже замужем была!». «Действительно»,- не нашелся я что сказать. Железобетонно.

На следующий день я рванул в парк Кирова. Вниз, вниз. #Киров, вообще, расположен на семи холмах, и часто идешь или в гору или под гору. Описывать парк я не буду, потому что, в общем, описывать нечего. Ну, есть пруд в парке, и если издалека, то вроде смотрится уютно и ухоженно, деревья вокруг.

Вблизи – нет, не ухожен. Смотреть нечего тоже, и я, попетляв по разным дорожкам и тропкам, набрел на местную «аллею звезд», похожую отдаленно на колумбарий. Вокруг стилизованной подковы – множество вмонтированных в бетон плиточек, в основном с именами молодоженов. Есть немного и других персонажей, и даже хоккейный клуб. Есть плиточки с откровенной рекламой. В общем - плати, покупай плиточку и присоединяйся к местной ярмарке тщеславия.





Недалеко от аллеи звезд угрюмо стоит устрашающего вида, облезлая, серая громада музея «Диорама», а полуразвалившаяся лестница от него спускается вниз к пруду, к бетонной площадке и мостику, на перилах которого висит множество закрытых, с наивной надеждой, замочков влюбленных молодоженов.



Тут же есть небольшая железная статуя, называется «Бегущая по волнам». В руках у героини романа Грина лампа, но что-то в лампе с корнем выдрано и из нее уныло торчат обломки. Бедная, бедная Фрези Грант.

В общем, из парка я ушел, пройдя мимо обшарпанного здания цирка, мимо полупустых аляпистых аттракционов, вниз уже, бродить по городу, заглядывая на улочки, дворики. Такое расслабленное и праздное хождение мне помогает навести порядок в мыслях и, часто, « по ниточке», вытягивает вдруг из глубин памяти совершенно забытые сюжеты и воспоминания. В Кирове интересно, тут легко прослеживается связь времен, тут седая старина соседствует с современностью, много старинных домов, особняков, памятных и информационных табличек, рассказывающих, что вот, к примеру, во дворе этого дома находятся остатки древнего защитного вала, тут вот башня была, а в этом доме, например, во время войны был эвакогоспиталь.
Это отдельная и славная военная история города. Госпиталей вообще было около 100 (данные тут разные) в Кирове и Кировской области, часто в зданиях школ, музеев, клубов, техникумов, институтов, в помещениях лечебных учреждений. Сотни тысяч наших бойцов – основное и главное, но, что интересно, еще и тысячи военнопленных (перед отправкой в лагеря) прошли лечение. Разные были военнопленные: кто с фронта, кто с лагерей НКВД, кто с других больниц: немцы, румыны, австрийцы, поляки, литовцы, эстонцы, латыши, венгры, итальянцы, испанцы, французы, чехи, словаки, украинцы, финны, югославы, болгары, греки и еще, и еще. Были и наши, из числа предателей, но мало, кого оставили в живых временно, и часто они пытались по дороге в госпиталь сбежать из эшелона, особенно уроженцы Кировской области. Большинство пленных привезли зимой, после Сталинградской битвы 1943 г. Участь их была незавидна, мерли как мухи: по дороге, от тифа, от других болезней.
Между собой пленные часто дрались, да так, что «гансов» приходилось отселять отдельно. Чаще от итальянцев. Видимо, за такую вселенскую подставу, надавать немцам по мордасам руки чесались у их же союзничков. «Храбрые» итальянцы, в массе, были очень довольны тем, что оказались в плену: живы, здоровы, сыты, и домой поедут. Немцы вели себя часто заносчиво, хамили. Венгры были простодушны и дружелюбны. Иногда выздоравливающим пленным разрешали выход в город, работа по найму, а некоторые занимались и ремеслами: резьбой по дереву, к примеру, и т.п.
Эх, могли ли подумать все эти Фрицы, Гансы, Бранко, Джулиано и Марко, что будет им клизмы ставить курносая славянская медсестричка, вместе с целительной вятской водой вдувая в тощие задницы хоть какую- то надежду на возвращение домой. Но многие так и нашли свое последнее пристанище в Вятской земле.
Одно могу сказать – мы их не звали. Ни в 20-м веке, ни в 19-м (вятская земля помнит и почти 6 тысяч пленных французов, немцев, поляков, бывших тут с 1812 по 1816 годы). Эти тогда жили вообще почти припеваючи, некоторые с женами, в те времена не было лагерей.
Ничему история не учит. Вот, сейчас снова рычат. А мы готовим клизмы.
Мы, варвары, к поверженному врагу, плененному, всегда относились снисходительно. В Киров и область тогда, в начале ВОВ, были передислоцированы госпитали Ленинграда и Курска, московские хирурги, ряд госпиталей Харьковской области, Гомеля, славная Ленинградская Военно-морская медицинская академия (ВММА).
Кстати, последний выпуск этой академии состоялся 1956 году, и среди блестящих морских офицеров выпускников был и мой родной дядя. В 1956 году ВММА вошла в состав ВМА им. С.М.Кирова на правах факультета. Вот вам и связь времен, событий, переплетение истории страны и судеб семьи.
И вот, возвращаясь к памятникам, монументам святым и не очень, подумалось, что если уж и ставить монументы, то в первую очередь нужно ставить этим тысячам неизвестным, полуголодным медсестричкам, нянечкам, врачам, с честью выполнявших в годы страшной войны свой чистый, тяжелейший и святой долг.
И вообще, если подумать, то … «Слушай, ты о Кирове хотел, куда тебя понесло то?», - проскрипела Шиза.
Да, пардон, так что о Кирове? Затемно вернувшись в отель, плотно поел и увалился спать.
И снилось мне, что у белоснежной ротонды Феврония, в розовом, воздушном платье, крутилась перед старинным фотоаппаратом, а дядька со всклокоченной бородой, в длинном сюртуке, все накрывался черной накидкой. Рядом ходил заяц, вдруг заяц остановился и спросил голосом «умного кролика»: «барышня спрашивают, для большого или малого декольте им шею мыть?» «Шею мыть всем!»- гаркнул Михаил Ефграфович, ослепил всех пороховой вспышкой, скинул черную накидку и уперся в меня красными глазами-угольками. Я попятился в страхе и вдруг покатился вниз, я знал, к реке. Встал на ноги, но Дима в лисьей шубе спросил с надеждой: « Нууу, ты то замужем не был?» «Неет, у нас не принято, эллин дурной»,- тупо я отвечал. «Это ничего, сказал Дима, - шубу купишь?». « Шею мыть!!! – громыхнул сверху Михаил Ефграфович. Я бултыхнулся в воду и стал тонуть без сил, но перевернулся вниз лицом и увидел ГОРОД, Белый, весь в куполах храмов, купеческие особняки, тот еще видимо город, когда называли его Вяткой. Река, Дымковская слобода за ней и колокола на колокольнях все разноцветно звенели разом: динь-дилинь-дилинь-динь. Все заполнил этот звон, только он и остался. Я открыл глаза, сон улетучивался, звонил телефон. «Вы просили разбудить пораньше,- пропел женский голос с рецепшн,- вот, бужу». «Да, спасибо».
Жутко болели ноги после двухсуточного хождения по кировским холмам, и я понял, что сегодня уже никуда не пойду, а поеду домой. Но непременно вернусь в этот добрый, простой, но удивительно интересный город с древней, многовековой историей, с хорошими и дружелюбными людьми. Я ведь за два дня толком ничего не видел, так, первое мимолетное знакомство. Приятное.

Я с улыбкой топил по, уже вполне хорошей, дороге Киров – Ухта, притормаживая лишь на звук антирадара. Было сухо и солнечно, Шиза, теплым комочком, мирно посапывала в каком- то, из только ей доступных, уголке моего сознания. А я думал, что вот ведь, в шаговой доступности, неизведанный и полный легенд, красочный и сочный мир истории моей страны. Только Киров. А ведь есть еще десятки изумительно интересных городов и городков по всей стране, храмов и кремлей, крепостей, монастырей, неразгаданных загадок далекого прошлого и вполне осязаемых свидетельств великой, просто поразительной, сумасшедшей истории моей сумасшедшей Родины. Ездить - не переездить, ходить - не переходить, и целой жизни не хватит. Это Грецию можно за пару месяцев оттоптать, а за месяц – какие-нибудь Нидерланды. А тут нет, тут ведь … « На дорогу смотри!» - проснулась Шиза. Ах, да ведь, начинаются Кошкинские повороты, а там и Княж-Погост будет. 527 лет почти истории. Как вам?

Ухта-Киров-Ухта , сентябрь 2017